Перед конторой, когда туда подошел Иван Васильевич, уже стояла тысячная очередь. Двери конторы были закрыты. Рабочие стояли на улице. Кто шарфом обвязал голову, кто притопывал на месте, но это не спасало: мороз был крепкий, декабрьский.
Ждали час, другой, третий... Уже темнеет, двери конторы все не раскрываются.
- Ироды! Когда платить будете?
Повалил снег. Побелело все кругом. Побелели шапки и спины рабочих.
- Когда платить будете? - доносилось со всех сторон.- Лавки закроют! Без хлеба останемся!
Стали нервничать и мастера. Кто-то пустил слух, что фабрикант прогорел, что «контора» сбежала.
Тревога охватила людей.
Наконец-то около семи часов вышел к очереди служащий и объявил, что платить будут завтра, в сочельник, в десять часов утра. Усталые, озябшие и голодные рабочие разбрелись.
На следующий день явились рабочие задолго до десяти часов. Перед конторой выстроилась тысячная очередь. Но контора, как и накануне, была закрыта.
Как тут не прорваться отчаянию! Люди с болезненной остротой вдруг почувствовали свою беспомощность, все свое бесправие, зависимость от произвола фабриканта, который оградил себя крепким забором...
И родилось у многих желание разрушить забор, проникнуть в крепость фабриканта! Полетели камни, куски угля, кирпичи... Зазвенели стекла, потухли фонари... В щепы разлетелся двуглавый орел, висевший на воротах... Из окон хозяйской лавки падали в снег, в грязь банки с вареньем...
Л. Островер. Буревестники. М., Детгиз, 1957, стр. 384-385.