Доклад следственной комиссии по делу петрашевцев, представленный Николаю I 19 декабря 1849 г

Секретная следственная комиссия, по окончании производства дела, предоставляя записку из оного на высочайшее усмотрение, между прочим, излагала:

1) Буташевич-Петрашевский, еще с юношества заразившись либеральными понятиями, которые, по окончании в 1841 году университетского курса, в нем еще более укоренились от усвоенных им социальных и коммунистических идей,- под личиною общественных улучшений, путем мира и закона,- возымел замысел на ниспровержение нашего государственного устройства. Для этой цели он употреблял различные средства: пытался посеять зловредные начала социальных систем в молодое поколение посредством учителей, сам развращал юные умы социальными книгами и беседами и, наконец, с 1845 года начал действовать уже в духе пропаганды и собирать у себя, в известные дни, знакомых ему учителей, литераторов, студентов, кончивших или оканчивающих курс, и вообще лиц из разных сословий. На сходках сих происходили либеральные разговоры, читались лекции и речи в духе социализма и коммунизма, нападали на религию и верование во все святое, осуждали наше государственное управление, представляли действия административные в искаженном виде, порицали правительственные лица и даже священную особу вашего императорского величества. Петрашевский постоянно возбуждал и направлял эти суждения. Он доводил посетителей своих до того, что они если и не все делались социалистами, то уже получали на многое новые взгляды и убеждения и оставляли собрания его более или менее потрясенными в прежних своих верованиях и наклонными к преступному направлению. Впрочем, собрания Петрашевского не представляли собою организированного тайного общества, он и без этого достигал своей цели вернее и безнаказаннее, чем достигал бы оной посредством тайного общества,- средства более опасного, которое легче могло бы пробудить совесть завлеченного и скорее повести к открытию злоумышления, тогда как тут и раскаивающийся и не разделявший мнений Петрашевского, оставляя его собрания, не считали противным своей совести не доносить о них, как о собраниях обыкновенных. Не довольствуясь этим, Петрашевский устремил преступные свои помыслы к скорейшему достижению переворота, уже не путем мира, а действиями насильственными, для чего пытался уже образовать тайные общества, отдельно от своих собраний, и в этих видах из числа лиц, посещавших его собрания, оказавших более прочих склонность к свободомыслию, сводил помещика Спешнева с отставным подпоручиком Черносвитовым и имел с ними преступные разговоры о возможности восстания в Сибири, а вслед за тем сводил Спешнева же с поручиком Момбелли и участвовал с ними в совещаниях об учреждении тайного общества под названием товарищества или братства взаимной помощи.

При следствии Петрашевский не только не скрывал желания полного и совершенного преобразования быта общественного в России, но явно сознавая себя фурьеристом и социалистом, объявил, что он желал стать во главе разумного движения в народе русском.

2) В постепенном развитии исследования о собраниях у Петрашевского, комиссия раскрыла еще, что у двух из его посетителей, титулярного советника Кашкина и коллежского асессора Дурова, были в известные дни собрания, в том же социальном и либеральном духе.

Собрания у Кашкина начались с ноября месяца прошлого 1848 года и состояли из кружка не столь многочисленного, но более единомышленного, чем круг Петрашевского, в нем была определенная цель: изучение систем социальных и коммунистических и, по преимуществу, системы Фурье.

Кружок этот составляли (кроме коллежского советника Дебу 1-го) молодые люди высшего гражданского воспитания, все одинаково образованные, равные и по положению своему в обществе и по своему состоянию. Некоторые из них безотчетно предались социальным утопиям, в смысле науки, некоторые желали применить их в быту России, другие же помышляли уже и о возможно скорейшем приведении их в действие, и все это выражали на бывших у них сходках. Здесь, между прочим, сделано было соглашение составить библиотеку на общие деньги из социальных и либеральных книг, и распорядителем этой библиотеки назначен был коллежский советник Дебу 1-й, который выписывал те книги чрез посредство Буташевича-Петрашевского; наконец, положено было сделать на общие же деньги, в квартире одного из участников, коллежского секретаря Европеуса, обед в честь Фурье, назначив для сего день его рождения, и на этом обеде, бывшем 7 апреля сего года, произнесены были самые преступные речи против существующего порядка вещей и положено было, для успешнейшего распространения учения Фурье, перевести па русский язык его сочинения.

Собрания у коллежского асессора Дурова были тоже немногочисленны и существовали весьма короткое время (с начала марта до половины апреля месяца сего года, по одному разу в неделю). Кружок этот состоял из лиц, посещавших Буташевича-Петрашевского, но менее смешанный, нежели у сего последнего. Цель собраний сначала была чисто музыкально-литературная, впоследствии же и на них начали читать сочинения в либеральном духе, сверх того предполагалось еще писать статьи против правительства и распространять их посредством тайной литографии, что однакож, по общему соглашению, оставлено без исполнения и самые вечера, как отступившие от первоначальной своей цели, прекратились.

3) Поводом к подозрению о существовании тайного общества под названием Русского был найденный у одного из посетителей собраний Петрашевского, помещика Спешнева, проект подписки для вступления в Русское тайное общество, с обязательством выступить на бунт вооруженною рукою, по требованию распорядительного комитета и с обязанностью афильировать в это общество новых членов. Но Спешнев признался только в том, что, заразившись коммунистскими идеями во время четырехлетнего пребывания своего за границею, он мечтал о способах произвести переворот и в нашем общественном быте, а обязательная подписка, в бумагах его найденная, была лишь один проект, написанный им несколько лет назад, которого он никому не показывал. Хотя же в заключении сей подписки содержится обязательство: «Я переписываю для себя один экземпляр сих условий и храню его у себя как форму для аффилиации другим», но ни у одного из обвиняемых, несмотря на внезапное арестование их бумаг, подобной копии не найдено, и ни один ни собственным сознанием, ни опечатанными бумагами не уличен, чтобы знал о существовании этого общества.

4) Подозрение о преступных замыслах отставного подпоручика Черносвитова возбуждено показанием того же помещика Спешнева, который, между прочим, объяснил, что Черносвитов, в бытность в конце 1848 года в С.-Петербурге, в совещаниях с Спешневым и Петрашевским, наводя на мысль о вероятном существовании тайного общества в России, рассказывал о способах к восстанию и, указывая на Восточную Сибирь и на Урал, излагал даже и самый план восстания в смысле возможности оного.

Петрашевский, с своей стороны, не только подтвердил показание Спешнева, но еще прибавил, что Черносвитов неоднократно внушал ему мысль на цареубийство и рассказывал, что он член какого-то тайного общества, состоящего из 16 человек.

Но Черносвитов, по распоряжению комиссии арестованный в Сибири и доставленный в С.-Петербургскую крепость, не сознавая себя государственным преступником и отвергая всякое участие в каком бы то ни было тайном обществе, показал, что на собрании у Петрашевского он дозволял себе иногда резкие суждения о начальстве и о правительстве и, увлекаясь мыслию о будущности Сибири, которую любит как родину, действительно не раз называл ее Великою Империею. Относительно же прочих на него показаний Черносвитов отозвался, что преступные мысли о восстании в Сибири не могли бы родиться у Петрашевского и Спешнева без его с ними разговоров, и он, не смея оправдывать ни страсти своей к подобным рассказам, ни своей неосмотрительности, признает виновным себя более их, потому что он старее и опытнее, и ему не должно было рассуждать с ними о делах государственных.

5) Поручик Момбелли, быв заражен в высшей степени преступными идеями, сделал в конце 1848 года предложение: сперва штабс-капитану Львову, а потом Петрашевскому и помещику Спешневу об учреждении тайного, общества, под названием товарищества или братства взаимной помощи, из прогрессистов и людей передовых мнений, которые могли бы двинуть гражданский быт вперед на новых началах, посредством возвышения друг друга. Для сего происходили в квартире Спешнева совещания, причем Момбелли предлагал составить комитет из учредителей для управления обществом и указал на необходимость хранить все это втайне, под опасением смерти изменнику. Львов определял состав общества, а Спешнев читал написанный им план тайного общества па восстание. Однакож общество это, по разногласию совещавшихся, не состоялось. При этом нельзя не заметить, что Момбелли, по собственому его выражению, был одним из самых гнусных либералов, и такое вредное направление его ума доказывается, кроме описанного преступного его замысла, найденными у него разными рукописными сочинениями, в которых изложены демагогические мысли в отношении России и в высшей степени дерзкие отзывы о священной особе вашего императорского величества.

И наконец, 6) Выводимое, по наблюдениям агентов, из речей мещанина Петра Шапошникова намерение приступить к бунту, при самом внимательном исследовании комиссии, не подтвердилось. Обнаружено однакож, что Шапошников, питая вредный образ мыслей и будучи подстрекаем посещавшим его студентом Толстовым и сыном почетного гражданина Катеневым, людьми развратного поведения, вел с ними у себя в квартире преступные разговоры о религии и правительстве, и рассуждал о возможности ввести в России республику, причем один раз Катенев (в нетрезвом виде) вызывался даже на цареубийство.

7) При исследовании всех описанных обстоятельств, комиссия обращала особенное внимание на то, не имели ли вышеозначенные сходки тайно условленной между собою связи. Но не нашла к тому ни доказательств, ни улик. Организованного тайного общества не обнаружено, чему служат ясным доказательством неоднократные и неудачные попытки образовать оное. Хотя отдельные лица желали быть пропагаторами и были таковыми, но ни благоразумное годичное наблюдение за их действиями, предшествовавшее учреждению комиссии, ни тесная связь, в которую так удачно вступил агент с Петрашев-ским и другими его единомышленниками, ни допросы, учиненные арестованным лицам, на коих, до их собственного сознания, падало одно только подозрение, ни строгий разбор всех их бумаг особою, комиссиею, ни пятимесячное заключение обвиняемых в казематах, сильно расстроившее здоровье и даже нервную систему некоторых из них, ниже искреннее раскаяние многих не довели к подобному открытию. Самые главные виновные, несмотря на то, что сознались в таких преступлениях, которые положительно подвергают их строгому, по законам, наказанию, не указали существования какого-либо организованного тайного общества, которое имело бы отрасли в разных слоях народа. Хотя некоторые из лиц, прикосновенных к делу, иные по служебным занятиям, другие по частным надобностям, ездили вовнутрь России, но комиссия не могла признать их миссионерами общества, не имея никаких положительных к тому данных, наиболее тогда, как, при всем усиленном разыскании, существование организованного тайного общества, ни плана общего движения - не доказано.

Изложив, таким образом, главные черты дела, комиссия пишет, что если и этого, к сожалению, достаточно для признания, что были замыслы на ниспровержение и превращение государственного нашего устройства, то нельзя, однакож, не заметить с радостным для русского сердца чувством, что на попрание святых обетов присяги дерзнула доныне только горсть людей ничтожных, большей частью молодых, что горсть эта, сколько строгим исследованием дознано, весьма немногочисленна, что ни собственно в среде ее, ни в ее соучастниках, не является ни одного лица, стяжавшего себе не только значительность, но даже известность, наконец, что начинания этой несчастной толпы, при всей ее преступности, были безумны и во всех отношениях чужды нравам, понятиям и чувствам русского народа и войска нашего, в котором самые важнейшие преступники находили невозможным обрести какое-либо сочувствие. При всем том комиссия полагает, что и открытого уже совершенно достаточно, дабы обратить на себя самое бдительное внимание правительства. Россия имеет могучие опоры противодействия, которые Европою уже утрачены: религию, преданность народа к государю императору, сильное и верное войско; сверх того ее ограждают дальность расстояний, немногочисленное по пространству народонаселение и малое число пролетариев. Как ни сильны сии надежды, но со злом должно бороться и нельзя поручиться, чтобы и впредь не возникли у нас замыслы, подобные настоящим: ибо единомыслие заключается не в обществе условленном, а в самом духе социального учения, не столько в делах, сколько в идеях. Числа людей в России, зараженных таким духом, комиссия определить не может, но она имеет нравственное убеждение, что они есть и сверх открытых ныне; что маяк их на Западе; что число их, по всей вероятности, будет умножаться и, следовательно, частные покушения и попытки могут проявляться и в будущем времени.

В заключение комиссия всеподданнейше повергала на высочайшее вашего величества воззрение те убеждения, которые возникли в ней при рассмотрении этого дела и которые, по мнению ее, имеют также особенную важность для будущего:

1) Общественное обучение требует особого наблюдения как относительно духа и направления преподавания вообще, так и относительно строгого выбора учителей и проверки их преподавания.

2) Огромное количество вторгающихся к нам иностранных сочинений самого опасного содержания, способствующих превратному образу мыслей, доказывает, что или цензура наша недовольно осмотрительна, или что принимаемые против ввоза запрещенных книг меры не довольно еще бдительны и строги.

3) Собственная наша журналистика требует самого осмотрительного цензурного надзора. Хотя в последнее время, по высочайшей вашего императорского величества воле, на сей важный предмет обращено уже особенное внимание, но многие выпущенные из высших учебных гражданских заведений молодые люди, не довольствуясь служебными окладами, для подкрепления своих средств обращаются к составлению журнальных статей, а в числе сих статей, при недостатке бдительности цензуры, нередко прорываются такие, коих направление явственно вредно, и посредством сего легкого способа зараженные уже вольнодумством сочинители разливают яд свой во внутренность государства и в умы, чуждые еще пагубных мечтаний. Переводы статей о социальных движениях в Европе, помещаемые в наших русских газетах, требуют также бдительного наблюдения со стороны правительства.

Наконец, 4) Настоящий разврат умов, прилипчивость вредных идей, соблазнительность некоторых новых учений для голов слабых и неопытных, подрыв священных основ, на коих утверждается незыблемость и благоденствие государств,- все сие указывает прямо на необходимость строго наблюдать за движением общественного состава не только в его целом, но и в частностях, следственно, на необходимость возможно бдительного наблюдения со стороны всех полицейских начальств за сборищами и собраниями, дабы не могли из них постепенно образоваться те анархические союзы и клубы, которых печальные плоды разрушили благоденствие Запада...

«Петрашевцы». Сб. материалов, т. III, Редакция П. Е. Щеголева. М.-Л., Госиздат, 1928, стр. 281-288.