П. А. Моисеенко. Стачка на Ново-Бумагопрядильной фабрике в 1879 г

Извлечение

На Ново-Бумагопрядильной фабрике готовилась заба­стовка; нужно было подготовить за Нарвской и в Екатерингофе. Приходилось агитировать и собирать сведения, как идет работа. За Нарвской было обеспечено. Там товарищи дружно были настроены, на Ново-Бумагопрядильной - тоже. На других фабриках было слабовато, например, на Выборгской совсем нельзя было рассчитывать на стачку, и мы все внимание сосредоточили на Новой канаве, за Нарвской и Екатерингофе (На «Новой канаве», как рабочие называли Обводной канал, находилась Новая бумагопрядильная, за Нарвской заставой была ткацкая фабрика Шау, а в Екатерингофе - Екатерингофская бумагопря­дильная мануфактура (прим. сост.)). Условлено было, что, как толь­ко начнется на Новой канаве, сейчас же дать знать за Нарвскую.

В назначенный день забастовки мне пришлось опять поступить на фабрику для агитации и с обеда объявить забастовку. На этот раз рабочие-ткачи, а также прядильщики были более уверены в правом деле. Забастовка началась очень дружно. Надо было торопиться скорее за Нарвскую. Когда я пришел за Нарвскую и остановился против фабрики, увидел, что рабочие меня поняли и в фабрике началось движение. Первым вышел конторщик и сообщил мне, что фабрика забастовала. Собрались мы в одной из артелей ткачей, где и наметили план требований. Эти требования были предъявлены конторе, мы же, более сознательные рабочие, собрались на квартире моей жены и обсудили дальнейший ход забастовки. Все время с нами находился товарищ Виноградов - молодой, энергичный, он почти день и ночь работал. Решили напечатать воззвания ко всем рабочим Питера, поручили Виноградову. Он взялся приготовить и ушел по делу. Я с товарищем Штрипаном отправился на Екатерингофскую, сообщили там о стачке. Решили, чтобы на другой день ткачи из-за Нарвской избрали делегацию к ткачам на Новой канаве и выступили с приветствием и с призывом к общей поддержке. Все было приготовлено...

На другой день с утра стали приходить рабочие, передавали, как идет дело. Сообщили, что во дворе участка стоят конные жандармы. Народ уже собирался на пустопорожнем месте, разбивался группами; некоторые из ткачей пошли по трактирам высматривать шпиков. Были случаи выпровождения шпиков из трактиров. Ткачи вели себя образцово; порядок нигде не был нарушен, пьянство не допускалось, видно было, что рабочие уже многому научились. Пропаганда велась усиленно. Сами рабочие требовали написать в газеты и выпустить листовки. Часам к 12-ти дня пришла делегация из-за Нарвской заставы. Открыли общее собрание все на том же пустопорожнем месте. Говорили Виноградов, я и другие. На собрании было решено, что все рабочие должны дружно поддерживать друг друга и ни на какие уступки не идти без общего согласия. На собрание рабочих пожаловала полиция, которую попросили убраться, так как беспорядков среди нас не наблюдалось, а если полиция заметит кого-либо, нарушающего порядок, пусть объявит - мы и сами сумеем наказать. Так закончилось дневное собрание.

На вечернем собрании я предложил с Ново-Бумагопрядильной пойти за Нарвскую и в Екатерингоф, но предупредил, чтобы обычной дорогой не ходили, а шли около Московской заставы, через Митрофановское кладбище, - знал по опыту, что шпики увяжутся по пятам и будут следить, в глухую же местность они не рискнут идти. Мои предположения оправдались: шпики и жандармы гонялись за нами, но никак не могли узнать, где мы. В этот вечер пришел к нам Халтурин (С. Н. Халтурин и другие члены «Северного союза русских рабочих» поддерживали связь с руководителями стачки, организовали помощь стачечникам.) с Обнорским. Собрались в артели своей, выделили двух товарищей: Абраменкова и другого (фамилии не помню), послали за Нарвскую заставу. Назавтра обещали выпустить летучку. Я стал говорить, что плохо обстоит дело: у нас ни у кого нет никакого оружия, приходится иногда рисковать быть убитым. Тогда Халтурин достает свой кинжал и подает мне, а для других обещали достать финские ножи. За Нарвскую заставу они, не пожелали идти, - пошли я, Виноградов и другие. За Нарвской провели собрание при многолюдном стечении народа и решили идти в деревню Волынку, на Екатерингофскую фабрику. Пошли через огороды и вышли в деревню.

Подошли к воротам фабрики, где было много народу. Первым начал говорить Виноградов - о том, что вот на Новой канаве рабочие требуют прибавки заработной платы, уничтожения штрафов, вычетов за прогулы и т. д. Потом я пояснил значение движения рабочих и как нужно поддерживать друг друга. Собравшиеся слушали внимательно до тех пор, пока не подошел полицейский, крикнувший: «Что за собрание? Расходитесь!» Мало-помалу слушатели стали расходиться. Мы со своей группой тоже пошли, направляясь на Болдыреву дачу, к фабрике Шау. Отойдя уже далеко, мы увидели, что кучка людей бежит за нами с криками: «Студенты! Бунтовщики!» Опасаясь свалки и побоища, мы с Виноградовым посоветовали своим уходить поскорее. Когда вышли на огороды, кучка черной сотни была уже близко, одно крича: «Бей студентов». Я остановился, вынул кинжал из ножен, клинок блеснул в воздухе и сразу остановил оравшую толпу, мигом поворотившую назад, и давай удирать.

Наша миссия взяла свое: назавтра фабрика Шау забастовала, а также Екатерингофская (Рабочие Екатерингофской мануфактуры не бастовали, так как администрация приняла жесткие меры, вызвала батальон егерского толка (прим. сост.)). Жандармы целым эскадроном ездили, все ища, где собрание, и, не найдя, уехали обратно на Новую канаву. Назавтра была готова летучка на целом листе. Надо было распространить и ночью расклеить. ...Мы ясно видели, как бесновались полиция и жандармы. На собрание Виноградов привел и Потехина (Потехин был агентом III отделения. Он выдал П. А. Моисеешш, Л. Абраменкова и Я. Коняева - членов «Северного союза русских ра­бочих». Они были высланы в Восточную Сибирь (прим, сост.))

На этом собрании выяснили дальнейший ход работы. Нужно было готовиться к походу с прошением к градоначальнику, потому что рабочие, в особенности новоканавские, горели нетерпением довести дело до конца поскорее, не учитывая, что прошение ничего не даст. В то время трудно было вразумить массу, что градоначальник - друг фабрикантам, а не рабочим и т. д. Насколько возможно, мы сдерживали рабочих и вели политику выдержки. Но когда видишь, как рвется рабочий, сам заражаешь­ся его энтузиазмом и волей-неволей становишься наряду со всеми. В этот день собрались все на пустопорожнем месте. В ожидании объявления со стороны администрации фабрики. Наши лазутчики, то есть дети, доносили нам, что во дворе участка стоят жандармы, много-много. Порешили к завтрашнему дню еще раз вывесить свои требования.

Придя на Новую канаву, я нашел маленькую листовку об обращении рабочих к начальствам и их сладкозвучных обещаниях защитить рабочих, а на самом деле -об одурачивании рабочих. Тема для речи была, чем я и воспользовался. А все же полиция сумела спровоцировать рабочих, явившись на собрание целой оравой с приглашением идти к приставу и там поговорить. Рабочие двинулись всей массой за полицейскими, дойдя до Обводного канала, с криком «ура» бросились за канал. Собравшись на другой стороне Обводного канала, решили идти всей массой на Гороховую, к градоначальнику. В это время шпики на извозчиках проехали мимо рабочих. Рабочие освистали их. Лишь только вышли на Фонтанку, откуда-то взялся эскадрон конных жандармов и начал хватать за шиворот, кто подвернулся под руку... Человек пятьдесят захватили и погнали в Московскую часть.

В начале пути: Воспоминания петербургских рабочих. 1872-1897 гг.-Л., 1975.- С. 174-179.