Встреча Н. Г. Чернышевского с Т. Г. Шевченко

Чернышевский, боком, усевшись на скрипучем стуле, часто протирает очки. Он скрывает этим свое смущение. Оба еще не привыкли друг к другу.

- Как быть, Тарас Григорьевич? Научите, что делать. Надо учиться всегда и всюду искать правильного взгляда на мир. И вот в статье этой мне надобно - без промахов! - бить наших противников каждым словом...

Неужели ваши земляки, Тарас Григорьевич, до сих пор не видят, что и малорусский, и русский, и польский паны стоят на одной стороне, имеют одни и те же интересы, а малорусские, русские и польские поселяне?..

- От Киева до Кракова - скрiзь бiда одiнакова, - горько

вздохнул Тарас.

- Да, я верю в народ. И ваш призыв, Тарас Григорьевич,

ваш призыв к расплате-«Не ждiтъ сподiваноi волi» - пусть пойдет среди простолюдинов по всей Руси, по всей Руси!.. Ее зовите «добре вигострить сокиру», ее зовите к топору! И надо помнить: ожидаемая крестьянская реформа может оказаться просто мерзостью! Царь готовится к ней, что к войне. Уже формируются части для усмирения крестьян,-и Николай Гаврилович фыркнул, - чтобы, так сказать, получив свободу, мужики не ошалели от радости, да-с! Знайте, мол, царскую волю!

- Я ее знаю на шкуре на своей! - злобно сказал Шевченко.- И я не могу обо всем об этом не писать, об узаконенном рабстве, о кабанах-помещиках, мечтающих отпустить крестьян «на волю» без земли, о благостном монархе, - не могу я молчать! - и вдруг поник, и голова упала на руки... - Но... дышать нечем! Голоса, как видно, не хватает, Николай Гаврилович...

- Ваш голос, Тарас Григорьевич, слышен далеко... по всему свету...

После молчания Чернышевский решительно заговорил:

- Я буду писать особую-с, особую статью о Малороссии, об интересах панов и поселян и докажу, что никакие голословные возражения не поколеблют нашего мнения. Не опровергать наши слова мы посоветуем, не опровергать, а призадуматься над ними, проверить их фактами...

Тарас Григорьевич слушал тонкий и порою резковатый голос Чернышевского, одобрительно глядел на развязавшийся узел галстука, на сияющие в тени глаза.

- Призадуматься, проверить, да-с, и факты подтвердят, потому, что, напишу я, потому что Шевченко хорошо знает быт малорусского народа, знает, в чем жизнь и счастье его простолюдинов! Что? Цензура? Буду писать иносказаниями; когда мне запрещали писать о наших крепостных, я писал о положении негров в Америке.

Нужна только искра, говорил я, и у нас будет бунт, а если он будет, я пойду непременно со всеми. Меня не испугают ни грязь, ни пьяные мужики с дубьем, ни резня! И, я думаю, у меня может повториться то же, что было уже в нашей жизни. Тарас Григорьевич! Меня ждет еще и каторга и, может, эшафот, я это знаю, и я не боюсь ничего.

А. Ильченко. Петербургская осень. М., ГИХЛ, 1954, стр. 212-215.