Общественное движение в 30 - 50-х годах XIX в

Чтение В. Белинским своей драмы «Дмитрий Калинин»

Комната заполнилась юношами. Кроме студентов, живших в одиннадцатом номере, собрались любители литературы с других отделений университета. Мы бы назвали это литературным кружком, миниатюрным студенческим «Арзамасом» - так именовали себя друзья молодого Пушкина, горячие любители литературы.

Все сели на табуреты и койки. Любопытные глаза уставились вперед, где из двух табуретов была сооружена кафедра. На ней стояла лампа. Под лампу были подложены толстые учебники. У лампы на башенке из Библии и французских журналов лежала раскрытая тетрадь, на первой странице крупным, ясным почерком было написано:

«Дмитрий Калинин». Драматическая повесть в пяти картинах. Сочинение Виссариона Белинского.

Внизу, более мелко, эпиграф из Пушкина:

И всюду страсти роковые,
И от судеб защиты нет.

Худощавый, невысокого роста, он стоял у импровизированной кафедры, как оратор на трибуне. Желтый свет ламп озарял его уверенное, строгое лицо. Он читал быстро и выразительно, то и дело подымая глаза от тетради на своих слушателей, словно требуя от них сочувствия и одобрения. Он скоро увлекся. В роль Дмитрия, крепостного юноши, получившего образование и только затем узнавшего, что он чья-то собственность, автор вошел так, что выкрикивал слова обличения, как свои собственные.

Он поднял глаза от тетради, обессиленный и торжествующий. Лицо его разгорелось, рот был чуть приоткрыт, а они рукоплескали, его товарищи, не жалея ладоней. Его поздравляли. Потом началось обсуждение.

- Ты, Белинский, как будто выразил мои собственные чувства! - воскликнул Матюшенко, тряся Виссариона за руку.- Как же ты хорошо высказал все! Как это у тебя: «Кто дал это гибельное право - одним людям порабощать своей властью других, подобных им существ, отнимать у них священное сокровище - свободу?.. Господин может... содрать шкуру с своего раба;, может продать его, как скота, выменять на собаку, на лошадь, на корову, разлучить его на всю жизнь с отцом, матерью, с сестрами, с братьями...» «Амуры и зефиры все распроданы поодиночке!»- ты возмущаешься против того же, против чего возмутился Александр Грибоедов, против чего возмущается всякий честный человек в России! Ты молодчина, Виссарион!

История с «Дмитрием Калининым» переполошила университетских ретроградов. Такому студенту-сочинителю да сойтись с бунтовщиками из Старой Руссы - глядишь, недалеко и до республики.

Что же касается до дерзкого студента - провинциала Белинского, который и так уже слушал лекции первого курса второй год подряд - оставлен был за неуспешность, - то его персону никто не притеснял, хотя ректору и было известно, что Белинский громко высказывал надежду о возможной отставке ректора. Не притесняли, а просто на экзамене из русской словесности, там, где он весьма в себе уверен был, профессор Победоносцев поставил ему двойку. Профессор богословия тоже двойку поставил. Сие означало, в сущности, решение судьбы этого молодого наглеца, смеющего под основы государства подкапываться, университет бесчестить. И притом все было прилично, согласно правилам, никто никого не преследовал.

Профессор Армфельд признал его неспособным к слушанию лекций. Он был исключен из университета.

...Двадцатилетний юноша в изношенной студенческой шинели, со связкою книг в руках вышел из-за ограды университета. Он уходил навсегда - так, по крайней мере, казалось ему самому. Оплеванный, униженный, выгнанный...

Сколько унижения, и за что? За жалость к человеку, за сочувствие рабу. За несогласие с жестоким, неправильным, нечеловеческим порядком! Может, они расчитывают, что он покладистей станет? Беспринципным сделается? Дудки, не на того напали.

Е. Серебровская. Я в мире боец. Повесть о жизни В. Белинского, М, «Молодая гвардия», 1964, стр. .65-68, 73-76.